Идеальная женщина. Женщина-мечта. Та, с которой можно провести остаток дней, восхищаясь, умиляясь и благодаря судьбу за то, что эта женщина принадлежит только тебе. Тебе одному. Какая она?

Для мужчины - одна. Для матери этого мужчины - другая. Для друзей этого мужчины - третья. Идеала, как известно, в природе просто не существует. Кто-то находится ближе к идеалу, кто-то дальше. Но идеала-то - нет! Нет эталона, на который следует равняться. И тогда за эталон мы берем какую-нибудь Софи Лорен или Монику Белуччи. А может быть, чью-то жену из соседнего парадного.

- Эх, мне б такую… - прямо как в песне, произнесет кто-то. Оближись, друг, и домой беги! К жене любимой. Единственной. Той, которой обещал быть верным до конца дней своих.

Хочу рассказать об идеальной женщине. Женщине - мечте. Идеальной она стала для своего мужа. Но некоторые награждали ее такими нелестными эпитетами, как «неумеха», «ленивая корова» и «худшая из худших жен». Однако по порядку…

Меня познакомили с семьей Ш. приблизительно год назад. Я ехал с близким другом в его машине, и в центре города он вспомнил вдруг, что ему срочно нужно заскочить к «одним родственникам». Заскочили. Дверь нам открыл глава семьи, одетый в симпатичный пуловер. Белоснежный воротничок сорочки, строгий и при этом стильный галстук. Тонкие золотые очки.

- Здравствуйте, молодые люди! Проходите. Прошу, - он распахнул дверь пошире.

Именно так я представляю себе настоящую киевскую интеллигенцию, не додушенную большевиками и выжившую в современный период повсеместного «ожлобывания». Не дай Бог к столу с утра выйти в майке! И завтрак ни в коем случае не на кухне, а в столовой.

- Не беспокойся, любимая, я сам молодых людей чаем напою, - сказал он кому-то в комнату и, пожав нам руки, удалился на кухню.

«Любимая» встретила нас радушно, с открытой улыбкой на устах. Это была женщина лет шестидесяти, стройная, с живыми глазами на красивом лице, которое ничуть не портили глубокие морщины вокруг глаз. Такие морщины бывают обычно у людей, которые очень часто улыбаются. У «весельчаков» по жизни.

- Присаживайся, Владик, - это она моему другу, - и познакомь меня со своим товарищем.
- Это Толик, это Мария Николаевна, моя тетя.
- Очень приятно, - проговорил я, ни на миллиметр не кривя душой.

Действительно, впечатление от тети и дяди товарища были самые что ни на есть приятные. Я уселся в глубокое кресло с резными ножками и с интересом стал рассматривать комнату. По стенам – картины, возле окна – рояль. На окнах – гардины. Вдоль стен – бесчисленные стеллажи с книгами.

Мария Николаевна расспрашивала друга об общих знакомых, об учебе (друг учится в Голландии). Не забывала и обо мне:
- Анатолий, а вы как считаете, нужно ли у нас легализовать марихуану?

Я не ожидал от этой «бабушки» подобного вопроса, поэтому слегка замешкался с ответом:
- Я, знаете ли, верующий человек, поэтому считаю, что подобное недопустимо.
- Вот как… Я не столь категорична, но, в отличие от Владика, - она улыбнулась моему товарищу, - скорее готова принять вашу сторону. Вопрос настолько спорный, мне кажется, что рубить с плеча здесь никак…

Появился глава семьи с чашками на подносе.
- Не откажите, будьте любезны, сам испек, - это он о кусочках пирога, любовно разложенных на блюдцах.
- Вот Николаша недавно общался с немцами, так они, представляете, искренне считают нашу страну вполне свободной от такой проблемы, как наркотики. Да, Николаша? – Мария Николаевна смотрит на мужа.

- Ну, они от многого нас свободными считают… От цензуры, от несвободы. Мол, после революции все изменилось, - глава семейства усмехается, поправляя очки.
- А вы, Анатолий, как к недавним событиям относитесь? «Сочувствующий», или противник? А может быть, участник? – Мария Николаевна с интересом смотрит на меня.

- Участник…
- Боже, как интересно! – женщина явно заинтересована, - Я-то знаю о том, что происходило, так сказать, внутри, от людей моего возраста. Очень было бы интересно узнать ваше мнение. Мнение молодого поколения…

И мы разговариваем о революции. Причем, женщина владеет такой информацией, которая мне весьма и весьма интересна. Она говорит, а я раскрываю рот от удивления. Действительно интересно!

Спустя некоторое время наша беседа перерастает в оживленную дискуссию по поводу «надо было или все же не стоило?» Я чувствую себя так, как будто знаком с этими людьми целую вечность. Выпито по литру ароматного чая, съеден весь пирог.

- Вот Николаша, как это принято говорить, «от сохи». Сам пробивался, сам приехал в Киев без гроша. Мне кажется, что сегодня очень трудно встретить современного Ломоносова. Владик мечтает остаться за пределами Родины, множество детей наших знакомых уже там…

И мы обсуждаем перспективы для тех, кто «здесь».

Во время всего разговора я несколько раз перехватываю взгляд «Николаши» на жену. Он смотрит на нее с обожанием. Иногда не соглашается с ее мнением, иногда начинает сыпать контраргументами. Но всегда смотрит с интересом и любовью. Ему очень интересно с ней. Ему интересно ее мнение.

Проходит несколько часов. Вернее, я не замечаю бег времени, но вижу вдруг, что за окном сумерки. И мы с другом начинаем собираться.
- На следующей неделе в Киеве проходит выставка художников-передвижников. Мы собираемся посетить. Вы как относитесь к живописи, Анатолий?

И я рассказываю, как отношусь к живописи. Называю свою фамилию и отчество.
- Вы сын того самого? – Мария Николаевна задыхается от восторга.
- Ну… В некотором роде, - улыбаюсь я.
- В некотором роде?! – женщина заливается заразительным смехом, - ну, надо же! Сын – в некотором роде!

Мы весело прощаемся, глава семьи крепко жмет мою руку. Мария Николаевна берет у меня номер мобильного.
- В следующую среду не планируйте ничего, пожалуйста. Сходим, посмотрим. Поспорим, - она подмигивает.

Мы выходим с другом на улицу.
- Всегда так! – товарищ улыбается.
- Как?
- Да так! Зайдешь на пять минут, зависнешь на пять часов.
- Слушай, это нечто. Я давно так интересно не общался, - я не скрываю своего восхищения родственниками Влада.

- Да. Интересные личности, - соглашается он.
- Только, знаешь… Не все так к Марии относятся, - он подыскивает слово, - доброжелательно.
- Не понял. Почему? – мне непонятно, чем такой человек, как Мария Николаевна, может вызвать недоброжелательность.

- Да, понимаешь… Моя мама – сестра Николая Павловича, ты понял? Так вот, она не общается с Марией уже лет пять. Да и до этого общение не приносило ничего хорошего.
- Почему? – я в недоумении.

- Они познакомились с дядей, когда тот только приехал в Киев. Мария – из интеллигентной семьи. Дядя – чуть ли не в лаптях. Но понравились друг другу, поженились. И все у них было хорошо, но родственникам с моей стороны не нравилось, что Мария не работает. Она, знаешь, никогда не работала. Мои считали – раз не работает, тогда должна по дому все делать.

Не тут то было! Мама как не придет к ним – в ванной гора белья нестиранного. Николай – у плиты, Мария – книгу читает. Ну, моя и начинала «учить». Мол, ничего не делаешь, только рассуждаешь да книги читаешь.

Да только ему, дяде, это очень нравилось! Он с нее всю жизнь пылинки сдувал и иначе, как «любимая», не называл никогда. Вот ты думаешь, если бы мы не пришли, они сидели бы молча телевизор смотрели? Да ни в жизнь!

Говорили бы весь вечер, в театр пошли бы. Или просто гулять… Им интересно вдвоем. И, кажется, уж золотая свадьба скоро, а любят друг друга. По-настоящему любят… Мне кажется, не встреть дядя Марию – никогда не стал бы он тем, кем стал.

- А где он работал? – спрашиваю я.
- Почему работал? Он и сейчас работает. В Академии Наук, должность высокую занимает. Она его своей… интеллигентностью, что ли, всегда вперед толкала. Не так – «эх ты, урод, неудачник, застрял на одном месте!», а нежно, любя… Она, когда дядя доктором наук стал, это как должное восприняла. Да. Благодаря ей он таким человеком стал…

- А что ж мама твоя – не понимает, что ли? – спрашиваю я.
- А что мама? Она со своей колокольни смотрит. Вещи нестиранные – значит хозяйка никакая. Да многие из родственников так считают. Мол, муж у плиты – горе настоящее. Жалеют дядю… А чего его жалеть? Мне кажется, он просто счастлив рядом с Марией. Помнишь, как у Высоцкого – «придешь домой, там ты сидишь…»? Тут такого нет. Хоть и стирала бы она все, и драила, и борщами бы холодильник заставила, а не было бы ему с ней интересно – и на кой тогда борщи? Она его муза, вот…

Я смотрю на вечерний город, проносящийся за стеклом автомобиля. По Крещатику гуляют парочки. Я не слышу, что они друг другу говорят, но представляю.
- Я тебя люблю…
- Я тебя буду на руках носить…
- Ты – моя мечта…
- Я буду любить тебя все сильнее день ото дня…
- Нам так интересно вдвоем…

Некоторые из этих молодых людей когда-нибудь будут сочетаться узами законного брака. Как скоро интерес к партнеру угаснет? Когда, на каком этапе произойдет так, что им не о чем будет говорить?

Может быть, это произойдет тогда, когда понятие «любовь» подменит понятие «вкусный борщ»? Сегодня не «вкусный», значит не любит? Возможно, жена, с которой интересно, намного привлекательнее жены, которая стирает и вкусно готовит? И вообще, что важнее – жена для тела или жена для души?

Возьмешь себе «хозяйську дытыну» из села – она и обстирает, и наготовит. А поговорить? О цене на картошку или о сериале телевизионном? Скучно…

И появляется любовница. Любовницам ведь редко носки грязные постирать предлагают. «С ней интересно. Она такая воздушная». А домой пришел, и жене – «Постирай мне носки и погладь рубашку!» Может, от бедности это? От того, что не каждый может домохозяйку нанять? А так – и домохозяйка, и кухарка, и половой партнер «на безнадегу» - все в одном лице. Уж не знаю.

Говорят, «у всех так происходит». Мол, через определенное время начинает «давить быт». Кто не хочет – того не начинает «давить». И «не у всех». Тогда, год назад, я это четко понял. И знаю это теперь наверняка. Любовь – это одно. А вкусный борщ – совсем другое…